Понятие «досуг» проникло в экономический анализ с черного хода. Даже Веблен, в названии первой работы которого (Veblen, 1899 — The Theory of the Leisure Class — «Теория праздного класса») слово «leisure» — «досуг» — занимало важное место, собственно досугом особенно не интересовался, разве что в той мере, в какой досуг или праздность воплощали в себе бездействие, пустую трату ресурсов «в денежном соревновании», которые, по мнению Веблена, были и побудительным мотивом, и наградой имущего класса.
В появившихся позже более серьезных работах, посвященных анализу реакции предложения труда на изменение реальной заработной платы, начатых Найтом (Knight, 1921) и Пигу (Pigou, 1920) и продолженных Роббинсом (Robbins, 1930), досуг уже фигурировал, но только как остаток, т.е. как то время, которое остается после того, как было учтено все время, занятое работой.
Досуг превратился в потребительское благо. Требования к нему были минимальными — он должен доставлять достаточно удовольствия, чтобы при сравнении его с доходом, как у любого потребительского блага, позволяла бы определять, сколько времени тратить на работу.
С выходом статьи Гэри Беккера в «Economic Journal* (Becker, 1965) и книги Стеффана Линдера «Измотанный праздный класс» (Under, 1970) все это изменилось. Возникло понимание того, что потребление тоже требует времени. Отныне досуг стал рассматриваться не просто как время, не занятое работой, но как время, необходимое для потребления товаров и услуг, купленных на заработанные деньги. Досуг наравне с работой стал неотъемлемой частью экономической системы. Но этот новый досуг оказался совсем не таким «праздным», каким считали его Веблен или Найт, понимая под «досугом» время, потраченное на безделье, на деятельность, не приносящую дохода. Если люди расходуют свой досуг на потребление, т.е. на извлечение из экономической системы полезности, которая только и оправдывает ее (системы) существование, то термин «досуг» неизбежно должен был приобрести новый смысл. Для создания полезности необходимы и время, и блага — чашечка кофе не доставит удовольствия, если нет времени ее выпить.
В центре анализа Линдера был рост реальной заработной платы, обусловленный историческим ростом производительности труда. В то время как большинство исследователей считало подобный рост материальной обеспеченности источником повышения благосостояния, Линдер утверждал, что, поскольку «предложение времени» фиксировано, именно время, а не материальный доход будет во все возрастающей степени определять благосостояние. По мере того как материальные блага и услуги дешевеют, относительная ценность времени будет все время расти. В результате будет определенным образом меняться структура человеческих занятий: люди будут все меньше времени отдавать неторопливым, созерцательным занятиям, требующим много времени, но мало материальных благ и услуг, и все больше заниматься гиперактивной деятельностью, требующей много товаров и услуг, но мало времени.
Линдеру нельзя отказать в том, что свою теорию он изложил прекрасно, он утверждал о том, что наслаждение изысканной кухней и посещение оперы пали жертвой растущей нехватки времени и что даже легкая доступность женщин, которую Линдер усматривал в их поведении в конце 1960-х годов, была, по его мнению, вызвана дефицитом времени — любовь на бегу, чтобы все успеть. Таким образом, смысл так называемого парадокса досуга у Линдера заключался в том, что рациональные люди чувствуют себя все более несчастными, поскольку, максимизируя полезность, они страдают из-за растущей относительной редкости времени.
http://decifrare.org/dosug.html
Вход
{ GALLERY }
FAQ
Поиск
